Многие люди, достигшие большой славы, испытывают эту власть, этот неожиданный дар от Бога, чтобы дарить вдохновение людям. Майкл обладает этой способностью в высочайшей степени, отчасти потому, что владеет ею уже столь долго. Большинство спортивных звезд и рок-идолов теряют ее через год или два, когда их слава угасает. Или они отталкивают ее от себя, так и не осознав. Или по глупости считают, что она защитит их от разрушительного действия их пристрастия к алкоголю и наркотикам. Майкл относится к этому дару с благоговением, как если бы это была исцеляющая сила… а так и есть. Улыбка Майкла может исцелять душу.
У него есть ангельский талант выбирать слова, которые могут тронуть сердце. Я дорожу, как сокровищем, подписью на фотографии, которую он подарил мне, потому что он написал, не колеблясь: “Ури, ты действительно послан Богом. Мир нуждается в тебе – я нуждаюсь в тебе. Майкл”.
Когда я выступаю, особенно когда мне приходится гнуть ложки снова и снова, я после чувствую себя опустошенным. Это не та усталость, которая появляется от тяжелого труда, или долгой учебы, или продолжительной вечеринки – это такая слабость, как будто энергия вытекла из меня вместе с потом, и каждое мое нервное окончание воспалено и кровоточит. Я часто сплю на заднем сиденье машины. Майкл, когда он измучен, медитирует. Когда свадебная церемония была позади и все фотосъемки знаменитостей закончены, он попросил меня показать ему комнату в моем доме, где он мог бы побыть один минут 20. Майкл не хрупкий человек, несмотря на то, что вы могли читать о нем – он высокий, гибкий, и руки у него большие и сильные, как у теннисиста. Но в тот момент он выглядел как финалист после пяти сетов на корте Уимблдона. Ему нужен был покой.
Я отвел его в нашу гостиную, - где на столах стоят хрустальные шары и пирамиды, и есть деревянное, в натуральную величину, изображение Элвиса в его блистательный период, - и оставил его там медитировать. Может быть, дух Элвиса являлся ему – в конце концов, Поп-Король был зятем Короля однажды. Когда он вернулся, он по-прежнему казался уставшим, но более собранным.
Семья Майкла известна своей религиозностью – они были Свидетелями Иеговы, и Майкл иногда переодевался кем-нибудь, чтобы присоединиться к своим друзьям по вере, когда они ходили от дома к дому, призывая людей задуматься о Боге. Став взрослым человеком, он перерос границы вероисповеданий – он думает не о религии, а о духовности.
Это дает ему силы, но я думаю, что та радость, которую он получает от жизни, и продолжает подпитывать его жизнеспособность – это, и другой фактор, который я опишу через минуту.
Он полон веселья, детского веселья. Не просто ребяческого, но искреннего, природного веселья. Он много смеется. У него прекрасное чувство озорства. Майкл впервые узнал обо мне из школьных книг для чтения, когда был подростком. Нас познакомил Мохамед Аль Файед, человек, чье знание английского не всегда безупречно, но чей поток ругательств не знает себе равных ни в одном языке. Даже венгры не бранятся столь вдохновенно, как Мо. Я думаю, его пришпоривает присутствие людей, которых легко обидеть, например, милых пожилых леди или королевских особ. Или поп-королей – когда Мо начинает ругаться в присутствии Майкла, его тирада пересыпана довольным хихиканьем и “О, Мохамед! Ох, Мохамед!”
Он любит приборы и разные устройства. Покажите ему часы, которые сверяются через спутниковую связь с атомными часами, или цифровую записную книжку со встроенной камерой, или мобильный телефон со сканером, и он как мальчишка – “Классно, мне нравится, можно мне? То есть, просто поиграть?” Он окружает себя мальчишескими штуковинами – рисунками с дельфинами и закатами, большими мишками и моделями автомобилей. Он не слишком интересуется спортом, хотя у него очень хорошая фигура, как у всякого профессионального танцора, но он болеет за недавно основанную команду “Фулхем” – так же относительно, как некоторые подростки говорят, что болеют за “Манчестер Юнайтед”, не слишком разбираясь в правилах и не запоминая результаты, но радуясь причастности к команде, которая всегда выигрывает. Плюс, конечно, “Фулхем” принадлежит его другу – Мо взял его на игру, и они сидели там в шарфах и кепках “Фулхема”. Майкл бесконечно уважает принцессу Диану, которая трагически погибла вместе с сыном Мо, Доди, которого Майкл обожал; они работали над фильмом вместе.
Комнаты Майкла в отелях всегда украшены постерами к кинофильмам и восьмифутовыми картонными фигурами, Анакин Скайуокер выглядывает из складок накидки Дарта Мола, Инопланетянин летит на велосипеде на фоне полной луны. Когда я в первый раз посетил его в Нью-Йорке, он снял кинотеатр Sony, чтобы посмотреть “Матрицу”, потому что там есть сцена, вдохновленная моими способностями, где дети учат Киану Ривза гнуть ложки силой ума. Майкл принес попкорн и леденцы, а его маленький сын Принс носился между рядами, останавливаясь каждые несколько секунд, чтобы уставиться на меня своими сияющими умными глазами и задать вопрос. Примерно через полчаса после начала фильма Майкл ускользнул со своего места. Я ничего не сказал и подумал, что, возможно, так он избегает прощания. Но через четыре или пять минут я обернулся и увидел его силуэт в луче проектора. Танцующим. Делающим лунную походку под музыку фильма, двигающимся в сложном наборе вращений и рывков. Любой мог понять, что это Майкл Джексон. Никто на Земле так не двигается.
Он водил меня в свою студию, “Hit Factory” – она ему не принадлежит, он ее только снимает, но когда Майкл входит в зал записи, он становится его собственным. Он властвует в студии, и это иная власть, нежели та, которой он ошеломляет толпу. Это бизнес, и это тот второй фактор, который возрождает его юность. Майкл безраздельно предан своей музыке. Он работает над ней страстно, с преданностью, которая удивила меня, когда я впервые наблюдал это. Я понемногу отбросил все мои прежние представления об этом человеке, потому что я ведь знал о его музыке и его жизни с тех пор, как я был молодым десантником, а позже экстрасенсом, выступающим для израильских войск, три десятилетия тому назад. Все эти слухи из вторых рук не могли помочь мне понять настоящего человека. Но и за несколько наших встреч и все более глубоких телефонных бесед я тоже не разгадал артиста, который может быть настолько властным, настолько могущественным в студии.
Он излучает целеустремленность, словно ауру. Написание песен, исполнение, сведение, аранжировка – он всегда главный. Всегда уверенный в себе человек, который говорит то, что думает, хотя и говорит это тихо, - в студии его уверенность достигает совершенно другого уровня. Он властвует. И ни что не радует его более, чем честная похвала от другого музыканта. Лицо Майкла просияло, когда я рассказал ему, что Джастин Хэйворд, гуру “Moody Blues”, позвонил мне из его дома во Франции специально, чтобы попросить меня передать послание Майклу: “Ты никогда не делал запись, которая не была бы превосходной, - сказал он. – И это почти уникально для артиста, который работает уже так долго”. Думаю, Майкл был горд, потому что знал, что это правда. Ни единого плохого диска. Вероятно, ни единого плохого трека. Попросту каталог настоящей классики. Я горжусь собой из-за того, что Майклу понравились мои собственные картины настолько, чтобы взять один рисунок для упаковки его нового диска. И я был весьма польщен, когда он попросил меня зарядить энергией пленки, лежавшие в сейфе студии. Это был не первый раз, когда я работал с известным исполнителем.
Я посетил “Spice Girls” в лондонской студии около пяти лет назад, они собирались ехать в Америку, и я согнул для них ложку и велел им взять ее с собой в США, чтобы дать им позитивную энергию.
Нечто похожее произошло с “N'Sync”, они делали небольшие шоу в Германии и здесь, в Англии, и хотели сделать прорыв в Америке. Я пришел увидеться с ними, поговорил с ними, помог им согнуть ложку и сказал: “Храните ее у себя как талисман, как орудие вашего разума, когда вернетесь в Америку”. Обе группы быстро добились успеха.
Джон Леннон и я были близкими друзьями в семидесятых, я жил в одном квартале от него в Нью-Йорке, и мы обычно встречались примерно раз в месяц, тайно, чтобы поговорить об НЛО. Когда Джон захотел, чтобы Йоко вернулась к нему, он попросил меня о помощи.
Я встречался и с Элвисом, он попросил, чтобы мы встретились в 20 километрах от Лас-Вегаса, он хотел, чтобы это была частная встреча, и сказал мне, где найти в пустыне его трейлер – он был удивительным человеком.
Я представил Майкла моему другу раввину Шмулею Ботеку, который писал книгу “Экстрасенс и раввин”, составленную из наших с ним писем, и вместе мы взяли Майкла в Карлбах Шул в Нью-Йорке, это был его первый визит в синагогу.
Мы выбрали это место потому, что рабби Карлбах был известен своей музыкой и пением. Еврейское богослужение наполнено пением, и лицо Майкла стоило видеть, когда он раскачивался и хлопал в ладоши под музыку. Я увидел такое же выражение в его глазах, посмотрев на него под чупой, традиционным еврейским свадебным пологом, когда наши гости подняли Ханну и меня на свои плечи.
Именно во время этой службы в синагоге я начал понимать, как дар Майкла к истинному благословению может быть наиболее щедро распространен. Шмулею пришла в голову та же идея, и, пока рабби переезжал в Нью-Йорк из Оксфорда (Англия) со своей женой и шестью детьми (теперь их семь), он смог направить его особый талант к практическому применению энергии на благое дело – вместе с Майклом они основали благотворительную инициативу “Heal The Kids”.
Мой замысел был более абстрактным. Страдая от того, что мирный процесс на Святой Земле прекратился, я хотел подхватить эту почти сверхъестественную ауру, которую излучает Майкл, когда дарит надежду и счастье своим фэнам, чтобы она сияла, как маяк, над Израилем. Я не имел представления о том, как это можно сделать – я просто не мог понять мир, где солдаты стреляют в детей, которые бросают камни в машины, а снайперы берут на прицел младенцев, и в то же время миллионы людей всех рас, вероучений и цветов кожи на другом континенте любят человека, который способен выражать эту любовь столь великолепно. Это противоречие просто ставит меня в тупик. Каждый в Израиле слышал о Майкле – все билеты на его концерт несколько лет назад были распроданы. Каждый мог с одного взгляда узнать его танцующий образ на задней стене кинотеатра. Так почему бы не позволить этому миротворческому дару действовать в Израиле?
Я вспомнил камень, который я подобрал в Синайской пустыне, недалеко от монастыря Св. Екатерины, когда мой отец и я поехали туда после Шестидневной Войны. Я поправлялся после ран, полученных в Рамаллахе, и я уверен, что мой отец гордился мной в то время как никогда до или после – мой отец был профессиональным солдатом. Мы пытались представить место, где Господь говорил с Моисеем из середины пылающего куста. Когда я почувствовал, что нашел это место, – и я до сих пор ощущаю это электрическое покалывание в моих ладонях и пальцах, ощущение лозоискателя, которое десятилетия спустя говорило мне о том, что я нашел золото или нефть, - мой отец помог мне вытащить из земли камень.
Нога Моисея могла ступать на этот треугольный кусок камня. Мы вытащили его из земли, стряхнули с него песок и отнесли его в джип. Мы поехали обратно в Иерусалим, и около Стены Плача я вдавил этот камень в землю. Когда бы я ни возвращался в город, я шел посмотреть на него.
Но после Карлбах Шул я вернулся туда, чтобы не только посмотреть. Шипи убедил охранника смотреть в другую сторону, пока я вытаскивал камень из земли во второй раз и укладывал его в чемодан. Я не стану рассказывать вам обо всех трудностях, с которыми я столкнулся, провозя этот чемодан через кордон в аэропорту и через американскую таможню, но в один момент я всерьез опасался, что камень может быть раздавлен в лепешку. Наконец я положил его рядом с собой в желтом такси и позвонил Майклу, чтобы сказать ему, что я привез подарок. Я назвал его Камнем Мира. Прошло больше года, и когда Шмулей и я позировали для фотографий вместе с Майклом и премьер-министром Израиля Ариэлем Шароном, я понял, как мы можем сделать Камень Мира краеугольным камнем нашей миротворческой миссии. Встреча с Ариком была совершенно неожиданной – я был в Нью-Йорке со своим другом из Швейцарии в его отеле в Манхеттене, как вдруг повсюду оказались охранники… Это была такая охрана, какая бывает только у лидеров Ближнего Востока. Мой друг в шутку спросил у телохранителя: “Кто у нас там наверху? Арафат и Шарон?” “Только Шарон”, - был ответ.
Это был слишком хороший шанс, чтобы его упустить. Слишком хорошее совпадение. Я верю, что такие странные совпадения планируются для нас, возможно, за миллионы лет до того, разумом, который мы не в состоянии осознать. И я увидел, как волшебство Майкла работает вновь. Даже телохранители задвигались, остановились и вновь зашевелились. Даже премьер-министр посмотрел, двинулся навстречу, замер и вновь двинулся. Я видел, что на его лице написана мысль: “Майкл Джексон! Это Майкл Джексон!”

Тогда я понял, что благословение Майкла может повлиять на враждующие группировки на Святой Земле. Мы собираемся в июне или июле этого года поехать туда и встретиться с президентом Израиля и с королями Иордании и Марокко. Я надеюсь, что и Арафат, и лидеры движения Хезболлах могут захотеть сесть и поговорить с нами. Мы не ждем, что кто-то будет вести переговоры – мы не переговорщики, не политики, и не умеем делать чудеса. Все, что мы можем, это надеяться, что сила музыки и ритма без сомнения может творить чудеса там, где политики и религиозные деятели трагически терпят поражение каждый день. Ведь, в конце концов, не только мы нуждаемся в том, чтобы этот призрачный мир стал реальным – это и наши дети, и их еще нерожденные дети, и все те песни, которые они будут петь.